Еще до того, как Гильгамеш встречает Утнапишти, в диалогах с другими героями (например, с Уршанаби) он говорит о нем как «о своем отце». Это и немудрено: если во время Великого Потопа Утнапишти – один из выживших, логично предположить, что он, как и библейский Ной, является прародителем всех современных Гильгамешу людей.
Однако, когда Гильгамеш видит Утнапишти-бога вживую, всё почтение враз слетает с нашего героя. Из его речей видно, что он порядком изможден и устал в дороге; также каждый встреченный им доселе персонаж замечал, что Гильгамеш лицом «подобен идущему дальним путём», читай – мёртвому. Гильгамеш прошёл многие поприща для того, чтоб получить ответы, истощал свое тело, возвышая дух до божественных высот; от Утнапишти он за свои муки не получает первое время ничего толкового, лишь насмешку да злую иронию:
Почему, Гильгамеш, ты исполнен тоскою?
Потому ль, что плоть богов и людей в твоем теле,
Потому ль, что отец и мать тебя создали смертным?
Ты узнал ли,- когда-то для смертного Гильгамеша
Было ль в собранье богов поставлено кресло?
Тут Утнапишти намекает на то, что Гильгамеш, не смотря на частично божественное происхождение, не сделал ничего достойного для того, чтоб боги захотели обдумать его желание вечной жизни. В ответ на это Гильгамеш указывает Утнапишти на его человеческие стороны:
Гляжу на тебя я, Утнапишти, Не чуден ты ростом - таков, как и я, ты, И сам ты не чуден - таков, как и я, ты. Не страшно мне с тобою сразиться; Отдыхая, и ты на спину ложишься - Скажи, как ты, выжив, в собранье богов был принят и жизнь обрел в нем?
Мы можем предположить, что Гильгамеш (так как он уже ранее был способен видеть Сидури) находит между собой и Утнапишти не только человеческое сходство, а говорит также и о чем-то божественном. Опять же, здесь появляется строчка «не страшно мне с тобою сразиться» - и вновь Гильгамеш готов бросить вызов существу априори выше себя. Так, наконец минуя божественное «младенчество», наступает божественная «юность» Гильгамеша.
Утнапишти рассказывает Гильгамешу, как ему удалось обрести бессмертие. В его рассказе мы видим такие строки:
Увели меня вдаль, при устье рек поселили. Кто же ныне для тебя богов собрал бы, Чтоб нашел ты жизнь, которую ищешь? Вот, шесть дней и семь ночей не поспи-ка!
В этих словах проявляется ужасающее, воистину «божественное» тщеславие Утнапишти и его бессердечие. Гильгамеш в своем пути не спал месяцами, он изможден и убит печалью; Утнапишти же во время Потопа прободрствовал всего неделю, не зная забот в пропитании, а всё же считает себя вправе «указать место» человеку.
Однако стоит вспомнить, что все без исключения божки и боги желали Гильгамешу только добра. Мы не можем точно судить, потому ли, что Гильгамеш «на две трети бог», или потому, что весь этот путь осознания – также часть его персональной судьбы, но факты говорят сами за себя. За смерть Хумбабы боги погубили не его, а Энкиду; они не чинили ему препятствий в путешествии и дали ему заглянуть туда, куда не заглядывал ранее ни один смертный. В конце-концов мы понимаем, что и Утнапишти снисходит до нужд Гильгамеша, являя ему очередное божественное откровение: он рассказывает герою о чудесном цветке, вкусив которого, он обретет желанное бессмертие. Чем закончилась эта история, нам известно: змея (увы, такова судьба!..) крадет цветок, а Гильгамеш, по-прежнему смертный телом, возвращается в родной Урук. Так кончается в эпосе его «божественная юность». Наступила ли «зрелость» - то есть обрел ли он бессмертие – судить не мне; я могу только предположить. И, я полагаю, в конце-концов так и произошло…