Тема разговора быстро иссякнет, если участвующие в ней собеседники не слышат друг друга. Беседа из произведения "Разговоры запросто" Эразма Роттердамского демонстрирует это:
Анний: Я слышал, ты был на свадьбе Панкратия с Альбиной.
Левкий: Никогда еще не бывало у меня такого неудачного плавания, как сейчас.
Анний: Что ты говоришь? Так много собралось народу?
Левкий: Никогда еще моя жизнь дешевле не стоила.
Анний: Смотри, что делает богатство! Ко мне на свадьбу пришло всего несколько человек, да и то все люди мелкие.
В менее выраженной форме подобное общение можно часто встретить на форумах.
Этот прием показывает ложность утверждения или его аргумента на основании того, что следствия, вытекающие из него, противоречат действительности. Блестящий русский адвокат Ф.Н. Плевако, стал известен тем, что своим замечательным ораторским мастерством мог практически всегда влиять на ход судебного слушания. Однажды он защищал старушку, которая украла жестяной чайник стоимостью 50 копеек. Прокурор, зная что адвокат Плевако, заранее отметил, что женщина старая и больная, жестокая нужда, кража незначительная. Но поскольку собственность является священной, то разрешение посягать на нее равносильно гибели для страны.
Выслушав прокурора, Плевако сказал очень короткую речь:
"Много бед и испытаний пришлось претерпеть России более чем за тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двенадцать языков обрушилось на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь... старушка украла чайник ценою в пятьдесят копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно".
Суд оправдал женщину.
Впрочем, часто прием доведения до абсурда используется для ложного обоснования своих утверждений. Изменив масштаб действия, можно заставить выглядеть проблему мелкой, не имеющей большого смысла. Однако от этого она никуда не девается, и продолжает волновать одного или несколько человек.
Иногда, вместо обсуждения доводов человека или темы, которую он начал, начинают обсуждать личность этого самого человека. Это отличный психологический прием, переключающий внимание свидетелей на самого человека. Конечно, к поиску истины он отношения не имеет, но позволяет побеждать в споре. Этот прием подсознательно чувствуют все собеседники, поскольку он сопровождается личными нападками и порой взаимными оскорблениями.
Уйти от темы обсуждения можно переводя спор на противоречия между словом и делом. В романе И.А. Гончарова "Обломов" есть такой эпизод - Штольц целую неделю возит своего друга Обломова по своим делам по всему Петербургу:
Обломов протестовал, жаловался, спорил, но был увлекаем и сопутствовал другу своему всюду.
Однажды, возвратясь откуда-то поздно, он особенно восстал против этой суеты.
- Целые дни, - ворчал Обломов, надевая халат, - не снимаешь сапог: ноги так и зудят! Не нравится мне эта ваша петербургская жизнь! - продолжал он, ложась на диван.
- Какая же тебе нравится? - спросил Штольц.
- Не такая, как здесь.
…- - Ты философ, Илья! - сказал Штольц. - Все хлопочут, только тебе ничего не нужно!
- Вот этот желтый господин в очках, - продолжал Обломов, - пристал ко мне:
читал ли я речь какого-то депутата, и глаза вытаращил на меня, когда я сказал, что не читаю газет. И пошел о Людовике-Филиппе, точно как будто он родной отец ему. Потом привязался, как я думаю: отчего французский посланник выехал из Рима? Как, всю жизнь обречь себя на ежедневное заряжанье всесветными новостями, кричать неделю, пока не выкричишься?
Сегодня Мехмет-Али послал корабль в Константинополь, и он ломает себе голову: зачем? Завтра не удалось Дон-Карлосу - и он в ужасной тревоге. Там роют канал, тут отряд войска послали на Восток; батюшки, загорелось! лица нет, бежит, кричит, как будто на него самого войско идет. Рассуждают, соображают вкривь и вкось, а самим скучно - не занимает это их; сквозь эти крики виден непробудный сон! Это им постороннее; они не в своей шапке ходят. Дела-то своего нет, они и разбросались на все стороны, не направились ни на что. Под этой всеобъемлемостью кроется пустота, отсутствие симпатии ко всему! А избрать скромную, трудовую тропинку и идти по ней, прорывать глубокую колею - это скучно, незаметно; там всезнание не поможет и пыль в глаза пустить некому.
- Ну, мы с тобой не разбросались, Илья. Где же наша скромная, трудовая тропинка?- спросил Штольц.
Обломов вдруг смолк.
- Да вот я кончу только... план... - сказал он. - Да бог с ними! - с досадой прибавил потом. - Я их не трогаю, ничего не ищу; я только не вижу нормальной жизни в этом. Нет, это не жизнь, а искажение нормы, идеала жизни, который указала природа целью человеку...
- Какой же это идеал, норма жизни?
Обломов не отвечал.
Штольц не стал спорить, опровергать доводы - он просто перевел разговор на проблемы самого Обломова и разговор исчерпал себя сам собой.
