Картины послевоенной глобальной миграции ясно показывают, что, по сравнению с
предвоенной ситуацией, все шесть стран, составляющих предмет нашего case-study, стали
скорее импортерами рабочей силы, чем экспортерами. Хотя эмиграция из них продолжалась
(за исключением Великобритании), уровень ее был ниже, чем в XIX и начале XX вв.
Различные формы иммиграции являются для этих стран доминирующей в настоящее время
моделью смешения в миграционных потоках.
В конце Второй мировой войны в США существовали разнообразные запрещающие
иммиграционные законы, принятые в межвоенные годы, и еще более ограничивающие меры,
установленные во время войны. Они были немного ослаблены где-то в конце 4°-х, чтобы
принять около 2оо тыс. человек из числа перемещенных лиц и беженцев, которые
обосновались в США. Следующее ограничивающее законодательство было принято в 50-е гг.
с целью ограничить общий поток иммиграции и разрешить ее, насколько это возможно,
только для выходцев из стран Северной Европы, в связи с чем и были установлены квоты для
стран и полушарий (Riemers, 1985; Portes and Bach, 1985; Borjas, 1990). В этот период основ-
ная часть официальной иммиграции в США шла из Европы, которая за период с 1946 по 1955
гг- составила лишь 1,2 млн. человек. Поправки к законодательству 50-х гг., принятые в 60-е и
7о-е гг., увеличили квоты официальной миграции в целом до 300 тыс. человек в год (все 2п1077 еще
небольшое количество по меркам 1914 г.).
Однако история послевоенной иммиграции в США демонстрирует полный провал этого
законодательства, с точки зрения реальных объемов иммиграции, и системы квот,
предназначенной для запрещения въезда восточно- и южноев-ропейцам, латиноамериканцам и
азиатам. Миграционные потоки не только не ослабели, но резко возросли в 7о-х и 8о-х гг., а
их географические истоки круто поменяли свое исторически сложившееся
трансатлантическое направление и сменились потоками из Латинской Америки и стран
Карибского бассейна, устремленными на север, и транстихоокеанскими потоками из Азии. В
8о-е гг. показатели иммиграции в США — постоянной и временной, легальной и нелегальной
— возросли настолько, что это было похоже на взрыв. Колоссальные размеры приобрела
иммиграция нелегальная. В 8о-е гг. власти США депортировали около миллиона человек
ежегодно, в основном мексиканцев, за неправильно оформленные документы. Некоторые
подсчеты дают основания предполагать, что на каждого задержанного приходится 4—5
человек, которым удалось проскользнуть че-
рез кордон. Это означает, что идет ежегодный поток численностью в 4—5 млн. человек, из
которых многие в конце концов получают право на постоянное место жительства (Johnson and
Williams, 1981; Bustamente, 1989). Более осторожные подсчеты позволяют предположить, что
постоянный поток нелегалов ежегодно увеличивает население США на 2оо тыс. человек
(Papadimetriou, 1991)- Постоянный легальный поток приезжающих также увеличился с примерно
500 тыс. человек в год в 8о-е гг. до 1,5 млн. человек в 9»е. Из этого числа лишь 112 тыс. были
европейцами, в то время как численность мексиканцев составила 679 тыс., а азиатов — 338 тыс. В
результате этого скачка официальное число иностранных жителей, упавшее с 6,8% населения в
1950 г. до 4.7% в 1970 г. выросло до 8% в 1990 г. и продолжало расти в течение всего этого
десятилетия (Mitchell, 1983; OPEMI). Если учесть нелегальную иммиграцию, то вполне возможно,
что эта цифра превышает сейчас 10% и, таким образом, приближается к уровню,
зафиксированному на рубеже XIX—XX вв.
Продолжается значительная иммиграция и во Францию (SOPEMI, 1991 и предыдущие годы; 1992;
Freeman, 1979; Hollifield, 1992). С первоначально низкого уровня в начале зо-х гг. XX в.
иммиграция возросла до 2% рабочей силы ежегодно в начале бо-х. Этот показатель медленно
повышался в /о-е гг. и достиг 7,7% B *985 г., после чего он оставался на высоком уровне (Mitchell,
1975; 1992; SOPEMI). Кроме того, включение в состав Франции Алжира до получения им
независимости скрывает уровень миграции из Северной Африки во Францию в этот период. По-
токи временной рабочей силы из Италии сменились вскоре потоками с Иберийского полуострова,
потом из Турции, Северной Африки и Французской Западной Африки. В основе этих изменений
лежат рост уровня благосостояния в Южной Европе и процесс деколонизации Франции. В 1975 г.
итальянские, испанские и португальские иммигранты составляли 50% иностранного населения во
Франции, а североафриканцы — 33%- К 1992 г. эти показатели равнялись соответственно 31% и
39%. тогда как число мигрантов из Восточной и Центральной Европы и из бывших французских
колоний в Африке значительно возросло. К 1982 г. иностранцы во Франции составляли 6,8%
французского населения (SOPEMI). Хотя демографических различий между принимающим и
приезжающим населением становится все меньше, некоторые из них все-таки сохраняются, и,
таким образом, численность иностранного населения в процентном соотношении со всем
населением является надежным указанием на состав рабочей силы. В течение 8о-х гг. доля
иностранных рабочих во Франции составляла 6—7%. хотя в одних видах промышленности она
была значительно выше, а в других — значительно ниже. Например, в автомобильной
промышленности в конце 70-х гг. иностранцы составляли более i8% рабочей силы (Hollifield,
1992).
Судя по официальным немецким данным, в конце 4О-х гг. XX в. иммиграции в Германию
практически не было. Позднее наблюдается постоянный поток приблизительно в полмиллиона
иммигрантов в начале зо-х гг., который в 1965 г. увеличился до 8оо тыс. человек в год и достиг
пика — более миллиона человек — в конце бо-х — начале 7о-х гг. (Castles and Kosack, 1985;
Hollifield, 1992). Этот рост замедлился в конце 7о-х — начале 8о-х гг., после чего снова набрал
силу в конце 8о-х и 9о-х гг. Немецкие данные очень сложно использовать из-за разных способов
классификации этнических немцев, мигрирующих из Восточной и Центральной Европы, беженцев
из ГДР и временных рабочих. Последних немецкие иммиграционные данные вообще не учитывают.
Это ведет к недооценке уровня миграции в Федеративную
республику Германию по сравнению с другими европейскими странами. Напротив, чрезвычайно
строгие условия, на которых неэтнические немцы въезжали в страну, и отказ (до 1998 г.) давать
гражданство ФРГ иммигрантам второго поколения, особенно турецко-немецким, создают
преувеличенное представление о численности иностранного населения в Германии по сравнению
с другими странами Европы.
Первую волну временных рабочих, устремившихся в Германию в 5о-е гг., составляли итальянцы и
отчасти выходцы из других стран Южной Европы. Сооружение Берлинской стены в 1961 г.
ускорило уже намечавшуюся явную тенденцию к внутренней миграции временных рабочих, так
как поток с востока превратился в ручеек. К бо-м гг. эти потоки сменились рабочими,
мигрирующими из Югославии и, главным образом, из Турции. Относительные показатели
иммиграции достигли пика в начале 7о-х гг., а в 1975 г- упали с 4% До 1,7%, после чего сохранялись
на уровне примерно 2% в год. К концу 8о-х гг. они снова стали резко возрастать. К 1980 г.
численность иностранного населения в Федеративной республике Германии превышала
количество иностранцев в любой другой европейской стране: 4.45 млн. человек, из которых около
трети были турецкого происхождения и еще треть из Югославии и Италии (Mitchell, 1975; 1992;
SOPEMI). К1990 г. количество иностранцев в стране достигло 5,24 млн., причем основная масса
приехала из Польши и Турции, а число приезжих из Южной Европы снизилось. Этот рост выражался
и в относительных величинах: доля иностранцев среди населении ФРГ возросла с 7.2% в
1980 г. до 8,2% в 1990 г. — в Европе соответствующая величина выше только в Бельгии (9,1%) и
Швейцарии (16,3%) (SOPEMI, 1992).
В Швецию начиная с 5о-х гг. XX в. устремился большой поток иностранной рабочей силы. Он
значительно усилился после создания единого Скандинавского рынка труда (Nordic labour market),
охватывающего Швецию, Данию, Норвегию, Финляндию и Исландию (Lithman, 1987)- С начала
бо-х гг. потоки иммиграции составляли о,35% населения ежегодно — значительно меньше, чем в
других европейских странах, — и резко увеличивались в течение бо-х гг., достигнув максимума в
1971 г. В течение следующих пятнадцати лет сохранялся постоянный, но более низкий уровень
иммиграции, который снова вырос в конце 8о-х гг. Значение открытого Скандинавского рынка
труда можно оценить, изучив состав шведского иностранного населения в 1980 г. Другие
скандинавские народы составляли 57% всех иностранцев, проживающих в Швеции, причем среди
них было 44% финнов, затем по убывающей: югославы, турки и чилийцы, приехавшие после падения правительства С. Альенде. Однако к 1990 г. скандинавы составляли только 38%
иностранного населения, тогда как численность турков, иранцев, поляков и греков возросло. В
относительных показателях иммиграция в Швецию была несколько меньше, чем во Францию и
Германию: иностранцы составляли около 5,1% населения и рабочей силы к 1980 г. и 5,6% к концу
десятилетия (Mitchell, 1975; 1992; SOPEMI).
В Великобритании в послевоенный период также наблюдались значительные иммиграционные
потоки, начавшиеся и закончившиеся раньше, чем в большей части Западной Европы (Gilroy,
1987; Solomos, 1993)- Объясняется это отчасти ввозом иностранной рабочей силы и сложностью
процедуры получения гражданства, порожденной деколонизацией. Интересно, что
Великобритания — единственная страна из шести, составляющих предмет нашего исследования, где
показатель ежегодной эмиграции почти так же высок, как и показатель иммиграции. Иммиграция
оставалась на низком уровне в течение 50-х гг., но стала значительно повышаться в бо-х гг. и сохранялась
на уровне 1оо тыс. человек ежегодно в течение следующих двух десятилетий, хотя в середине 7о-х гг.
ее уровень несколько снизился. К середине 8о-х гг. доля иностранцев, проживающих в Великобритании, достигла 2,8% от всего населения и увеличилась до 3,3% в 1990 г. (Mitchell, 1975; 1992;
SOPEMI). Однако эти цифры скрывают общий уровень иммиграции и возрастающую этническую
гетерогенность населения Великобритании. Например, данные о численности иностранного
населения показывают, что в 1985 г. здесь проживало 138 тыс. индусов, 49 тыс. пакистанцев, 135
тыс. выходцев из стран Карибского бассейна (SOPEMI, 1991 и предыдущие годы; 1992). Однако
данные по этническому составу Великобритании за те же годы значительно выше, что является
следствием высокой степени натурализации.
Наконец, в Японии до начала 8о-х гг. XX в. сохранялись сравнительно низкие уровни иммиграции
и эмиграции (SOPEMI; Fong, 1993)- В первые послевоенные годы экономической реконструкции
наблюдались потоки миграции вовне, но они прекратились с экономическим подъемом 5о-х гг.
Вскоре начался и обратный процесс, так как многие этнические японцы, жившие в Южной и
Северной Америке, стали возвращаться домой. Корейское население, увеличившееся за счет вы-
нужденных переселений во время Второй мировой войны, осталось в Японии и составляло около
полумиллиона человек — менее о,5% населения. В 8о-х гг. уровень эмиграции, особенно
временной, стал возрастать по мере того, как квалифицированная японская рабочая сила двигалась
вслед за экспортом японского капитала в Европу, США и Юго-Восточную Азию. Одновременно в
Японию устремился кратковременный поток неквалифицированной рабочей силы, в основном
нелегально. К концу 8о-х гг. уроженцы Пакистана, Индии, Филиппин и Индонезии тысячами
пробирались в Японию, чтобы заполнить множество низко оплачиваемых рабочих мест в сфере
обслуживания. Число нелегальных иммигрантов, которым отказывали в праве на въезд,
увеличивалось ежегодно в пять раз, а количество ежегодно высылаемых нелегальных
иммигрантов за время с 1986 по 1991 гг. утроилось и составляло 35 тыс. человек (OECD, 1993а).
Несмотря на почти одинаковые тенденции в сфере экономической миграции, у разных стран был
разный опыт в отношении потоков беженцев и лиц, обращающихся с просьбой о предоставлении
им убежища. В целом Европа приняла четыре пятых всех подавших прошение об убежище в
страны ОЭКД, а Северная Америка — остальных. Япония вряд ли принимала у себя каких-либо
беженцев. В Северной Америке львиную долю просителей приняли США, число которых
возросло с 2О тыс. человек в 1983 г. до максимума в 100 тыс. в 1989 г. Политика относительно
беженцев и просителей убежища всегда была тесно связана с внешней политикой. Во времена
Холодной войны принимали любого человека из коммунистического государства. В
послевоенный период и до 1989 г. США приняли 473 тыс. человек из Кубы и 411 тыс. из
Вьетнама. В 1994 г. был отмечен рекордный уровень прошений об убежище, вызванный массовым
исходом гаитян и кубинцев. В Европе наибольшее количество просителей приняла Германия, со
своей самой сильной экономикой и самыми либеральными законами о предоставлении убежища.
В 1981 г. она приняла 65% всех просителей убежища в Европе, в 1991 г. эта цифра снизилась до 47%-
Однако абсолютный рост огромен — с 107800 человек в 1980 г. до более чем 750 тыс. в 1991 г.
За четыре года (1988—1991) Германия приняла прошение об
убежище от более чем 670 тыс. человек. Во Франции, Швеции и Великобритании
наблюдались те же тенденции: между 1980 и 1991 гг. количество прошений во Франции
увеличилось с 18 тыс. до 50 тыс., в Швеции — с 6 тыс. до 41 тыс. и в Великобритании с 9 тыс.
до 577ОО человек. В пропорциональном выражении Франция и Швеция приняли каждая
около ю% просителей убежища (население Швеции составляет менее одной пятой населения
Франции), а Великобритания немного меньше.
6.6 ГЛОБАЛИЗАЦИЯ, МИГРАЦИЯ И НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО
Каковы последствия современной глобальной и региональной миграции для автономии и
суверенитета национальных государств? Можно выдвинуть ряд гипотетических утверждений
относительно институциональных, распределительных, структурных и относящихся к
принятию решений последствий современных образцов глобальной миграции, особенно для
развитых капиталистических стран. Во-первых, поток нелегальных и не имеющих документов
мигрантов, экономических и неэкономических, показывает ограниченные возможности многих национальных государств защищать свои границы. Во-вторых, те страны, которые
усилили контроль за своими границами, были не в состоянии остановить поток нелегальных
мигрантов. В-третьих, растущее международное сотрудничество с целью контроля или
координации политики разных стран в отношении миграции указывает на признание
изменяющегося характера государственной автономии или суверенитета и необходимость
увеличения кооперации в этой области. В-четвертых, в сфере экономической и культурной
политики миграция трансформировала внутреннюю политическую среду, в рамках которой
должны действовать развитые капиталистические страны: коллективная сила и модель союзов
политических действующих лиц изменились; миграция изменила политические интересы и их
восприятие. И, наконец, миграция изменила типы выбора политики, имеющегося у
государства, а также соотношение затрат и выгод, связанных с этой политикой. Ниже мы
рассмотрим каждое из этих утверждений.
6.6.1 ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ: ПОГРАНИЧНЫЙ КОНТРОЛЬ VERSUS НАДЗОР
Развитые капиталистические государства никогда не были в состоянии полностью закрыть
свои границы. Два века тому назад государства разделялись аморфной, проницаемой и
довольно смутной областью границ, болотами и окраинами, на которых власть данного
государства не резко прекращалась, а как бы постепенно растворялась (см. гл. i). Государства
всегда пытались контролировать движение людей в этих регионах, заботились о поселениях в
отдаленных районах и передвижении населения. Европейские государства имеют длинный
позорный список насильственных изгнанников, например евреев и гугенотов. Однако было бы
анахронизмом сравнивать политику этих государств с современными формами контроля
границы. Ибо, как показано в гл. i, государства лишь недавно установили границы в их
современной форме как фиксированные, четко обозначен-
38о
ные границы, строго ограничивающие территориальные владения данного государственного
суверенитета. Только с возникновением национальных государств и установлением их границ
появилась документация, свидетельствующая о гражданстве — паспорта, визы и т. д., и
государства разработали бюрократические методы контроля за входящими миграционными
потоками.
Современные формы пограничного контроля впервые появились в США в конце XIX в.
Концентрация иммигрантов на океанских кораблях в нескольких ключевых портах восточного и
западного побережья США показала, что для того, чтобы справиться с этими миграционными
потоками, нужно создать более высокую концентрацию государственных ресурсов, чем та,
которой можно обойтись при наличии длинных сухопутных границах. Наряду с созданием
приемных центров, разрабатывались правила паспортного контроля и иммиграционные критерии,
которые вначале обслуживали весьма открытую иммиграционную политику. И только в период
между мировыми войнами, в связи с ужесточением иммиграционной политики США, этот аппарат
был перестроен. Стремительное снижение эмиграции в США дает основания полагать, что эти
административные и принудительные инновации — которые постепенно принимались всеми странами — увеличили власть государств по отношению к миграционным потокам. В послевоенную
эпоху этим бюрократическим системам пришлось справляться с резко увеличившимися
миграционными потоками и с большим количеством приезжающих со всех концов земли.
Постоянные мигранты приезжают в качестве рабочих по контракту. Необычайно вырос
международный туризм, число лиц, которые обращаются с просьбой о предоставлении им
убежища, студентов, вос-соединящихся семей и т. д. Растущее количество и сложность этих
бюрократических категорий создали большое напряжение в работе контролирующих границу
организаций. Туристы могут задержаться на более длительное время, а студенты по окончании
курса обучения могут затеряться среди населения (Zolberg, 1993)- В либерально-демократических
странах надзор за деятельностью органов иммиграционного контроля сделал эти лазейки еще
шире.
Если миграционные потоки, которые обслуживаются международными авиалиниям, остаются
достаточно сконцентрированными, то нелегальную и легальную миграцию, которая происходит
через наземные границы, дорого и — по причинам географического характера — довольно трудно
контролировать. Б частности, США не могут должным образом обеспечить охрану своей
протяженной границы с Мексикой. Эта проблема стоит также перед Германией и Францией из-за
их протяженных наземных границ, но, в отличие от ситуации на границе между США и Мексикой,
границы этих государств находятся внутри Европейского союза и фактически являются
открытыми. Однако, как показывает миграция в островные государства — Японию и
Великобританию, физические барьеры становятся все менее эффективными для контроля границ.
На Западе уровень нелегальной миграции возрастает. Японские и американские агентства
сообщают о том, что показатели возврата держатся на уровне 2О%. Несмотря на все усилия, по
подсчетам МОТ (Международная организация труда), в 1991 г. в Германии было 650 тыс.
нелегальных иммигрантов, в Италии — боо тыс., а во всей Западной Европе приблизительно 2,6
млн. человек (Bohning, 1991)- В США в одной только южной Калифорнии количество нелегалов
превышает эти цифры.
В 70-х и 8о-х гг. все западноевропейские страны ужесточили иммиграционные
законодательства и усилили полицейские меры. Эти меры включали в себя суровые санкции на
воздушных транспортных средствах; более жесткие требования к визам; отказ от приема тех, кто
обращается с просьбой о предоставлении убежища; соответствующее изменение
законодательства, а также активное наказание для иностранцев, не имеющих документов. Однако
все эти меры не смогли пресечь нелегальный переход границы, — разве что лишь немного
сдержать рост миграционных потоков.
В результате этих изменений государства начали прибегать к различным методам внутреннего
наблюдения и контроля за составом своего населения. В большинстве высокоразвитых
капиталистических стран существуют законодательные, конституционные и политические
препятствия для предоставления полиции полномочий останавливать людей и проверять их
личность по подозрению. Там, где такие полномочия были предоставлены, часто нарушались
гражданские свободы или начиналась регулярная и систематическая дискриминация национальных меньшинств. Вследствие чего страны либеральной демократии попытались остановить
нелегальную миграцию, контролируя доступ на рынок труда. Отсюда возникла растущая
тенденция наказывать нанимателей, использующих нелегальный труд. Однако даже в США, где
принимались достаточно драконовские меры, результат был незначителен. Это отражает
ограниченность государственных институтов, ресурсов и техники, доступных им, и неспособность
тех же организаций привлечь к сотрудничеству те социальные силы, которые могли бы им помочь
(Castles and Miller, 1993)-
При обсуждении наблюдения и контроля на границе выясняются три важных аспекта проблемы
государственного суверенитета и автономии. Во-первых, изменился баланс сил между
государствами и мигрантами, особенно теми, кто стремится избежать пограничного контроля,
изменился со временем. Силы развитых капиталистических стран возросли в результате создания
иммиграционных служб, документального оформления гражданства и направления мигрантов через
гавани и аэропорты. Но возможности мигрантов, позволяющие им избежать контроля со
стороны государства тоже возросли, так как рост туризма и студенческих обменов открыл новые
лазейки в практике иммиграционных служб. Во-вторых, способность высокоразвитых
капиталистических стран осуществлять свою политику не всегда, точнее говоря, редко когда
зависит только от государства, которое само зависит от целого ряда социальных акторов,
например от нанимателей, использующих нелегальную рабочую силу, и не всегда имеет над ними
полную власть. Развитые капиталистические государства лишь тогда смогут успешно
осуществлять цели общественной политики, когда обеспечат достаточно высокую степень
кооперации со стороны социальных акторов. В отношении нелегальной миграции им это часто не
удавалось. В-третьих, иммиграционную политику нельзя рассматривать в отрыве от другого рода
политики, влияющей на рынок трудовых ресурсов. Некоторые государства таким образом
вмешивались во внутренний рынок трудовых ресурсов, что привлечение на работу иностранных
рабочих, не имеющих документов, делалось более привлекательным. В частности, в США эрозия
организованной рабочей силы облегчила прием таких рабочих, тогда как во Франции и Германии
высокая стоимость социального обеспечения при найме зарегистрированных и легальных рабочих
поощряет использование иностранных рабочих как способ избежать лишние затраты.
6.6.2 ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ: МЕЖДУНАРОДНАЯ КООПЕРАЦИЯ И
ПОГРАНИЧНЫЙ КОНТРОЛЬ ЗА МИГРАЦИЕЙ
Высокоразвитые капиталистические страны, стремясь регулировать современные миграционные
потоки, были вынуждены выработать формы международной кооперации, чтобы перекрывать их в
самом начале — либо с помощью развития и экономической помощи, либо с помощью
международных полицейских мер контроля. Модель развития, контролирующая побудительные
факторы миграционного процесса, функционировала в основном на риторическом уровне или в
рамках организаций, имеющих сравнительно небольшую власть, как, например, Европейский
Парламент. Хотя Япония и осуществляет проекты по обучению и капиталовложению в Юго-
Восточной Азии с целью ограничения миграционных потоков, мало оснований предполагать, что
произойдет изменение японской или чьей-либо другой политики по оказанию помощи и развитию
в сторону увеличения; происходит скорее постепенное сокращение соответствующих статей бюджета. Коллективные попытки регулировать поток беженцев и мигрантов до сих пор также были
ограничены. ЕС достигло в этом некоторого прогресса, заключив Дублинские и Шенгенские
соглашения. Тем не менее следует заметить, что попытки национальных правительств
совместными усилиями контролировать миграцию вошли в резкий конфликт с ранее принятыми
международными законами, конвенциями и обязательствами. И французские, и немецкие
конституционные суды успешно оспорили некоторые статьи Дублинских и Шенгенских соглашений;
в первом случае это относилось к постановлениям о высылке и контролю за лицами,
попросившими убежище, которые противоречат Женевской конвенции о беженцах; во втором — к
зачислению Греции в категорию «надежной страны» для тех, кто просит убежища, что — согласно
юридической оценки со стороны Германии — не соответствовало тому, как обстоят в этой стране
дела с правами человека.
6.6.3 РАСПРЕДЕЛИТЕЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ: ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНЫЕ МОДЕЛИ ЗАНЯТОСТИ И
БЛАГОСОСТОЯНИЯ
Исследования влияния иммиграции на средние показатели заработной платы в принимающей
стране и дифференциального влияния иммиграции на показатели заработной платы различных
классов и этнических групп на национальных рынках труда свидетельствуют о маргинальном, но
предположительно конструктивном ее влиянии (см.: Ichino, 1993)- Поскольку иммигранты
заполняют нижние уровни рынка труда, местная рабочая сила уходит на более
высокооплачиваемые должности. Такой вывод позволяют сделать исследования, проводившиеся в
Европе в бо-х — начале 7о-х гг. и в наше время в Канаде, Австралии и США (Borjas,
1987,1990,1993)-
Более подробную картину экономических последствий миграции для принимающих стран можно
получить в результате качественного анализа. Влияние миграции зависит прежде всего от
конкретного характера иммиграции. Мигранты не являются однородной массой с точки зрения
оценки их экономического влияния. С другой стороны, последствия для разных групп в
принимающей экономике весьма различны. На рынках труда принимающих стран среди
иммигрантов
заметна сильная поляризация. Во многих странах ОЭСР значительный процент иностранных
работников составляют высококвалифицированные специалисты, нередко из других европейских
стран. На другом конце шкалы рабочие-иммигранты занимают самые ненадежные и
низкооплачиваемые места. В последние двадцать лет в странах ОЭСР обе эти ниши увеличились.
Разрушение системы регулирования рынка труда и возникновение небольших компаний и неформальной экономической деятельности привело к появлению таких видов работы, за которую могут
взяться только обнищавшие иммигранты. Рост доходов самых состоятельных сегментов
американского общества породил, в частности, значительную потребность в работниках по дому.
В то же время распространение высоких технологий и индустрии обслуживания создало рабочие
места для специалистов, менеджеров, инженеров, которых часто не хватает в стране. Общины иммигрантов также создают значительное количество рабочих мест и предприятий (Light and
Bonacich, 1988; Waldinger et al., 1990). В Великобритании азиатские предприниматели оживили
розничную торговлю, пищевую, текстильную и мануфактурную промышленности. В Германии то
же самое сделали турки, во Франции — алжирцы, в США — корейцы и вьетнамцы.
В целом влияние мигрантов на страны ОЭСР в определенные периоды было, возможно,
позитивным. Очевидно, что, если бы не было крупномасштабной миграции, европейские страны
испытывали бы очень серьезные проблемы на рынке труда в 5о-е и бо-е гг. Необычайно долгий
период устойчивого экономического роста, полной занятости и довольной низкой инфляции был
возможен отчасти потому, что инфляционные последствия пустующих рынков труда смягчались
постоянным потоком низкооплачиваемых мигрантов, попадавших в нижние слои этих рынков
(Kindleberger, 1967). Хотя эта ситуация, особенно после 1973 г., усилила давление на
неквалифицированных мужчин на внутреннем рынке труда, но тем не менее они оставались в нем.
Более того, это не они, а иммигранты вынесли основную тяжесть реструктурирования экономики
стран ОЭСР в 8о-е гг. Повсюду показатели безработицы этнического меньшинства превосходят
таковые для местного европейского населения. Точно также устойчивую конкурентоспособность
Калифорнийского сельского хозяйства и значительной части американской промышленности
нельзя отделить от того факта, что в США существует единственная высокоразвитая экономика с
легко доступным, очень дешевым, нерегулируемым или нелегальным рынком труда. США также
оказались самой привлекательной страной для квалифицированных профессионалов со всего
мира, что, вероятно, объясняет в какой-то мере их конкурентоспособность в сфере высоких
технологий и обслуживания. Японская экономика до сих пор мало затронута этими
экономическими изменениями, хотя это, очевидно, является результатом мощной японской волны
заграничных капиталовложений. Скорее, это японский капитал гнался за дешевой рабочей силой,
а не наоборот (см. гл. 5).
6.6.4 СТРУКТУРНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ: НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛЬНОЕ
ГРАЖДАНСТВО
Люди не только работают. Структурные последствия миграции, вызываемой экономическими
причинами, неизбежно сказываются в социальной, культурной и политических сферах. Сейчас в
европейских странах проживает большое коли-
чество чернокожего населения. В США, разумеется, чернокожие, латиноамериканцы и азиаты
живут уже давно, но и здесь их численность быстро растет. Иммигранты селятся в основном в
бедных районах (хотя в принимающих странах появляются анклавы состоятельных
иммигрантских общин). Иммигрантские общины собираются в больших городах и образуют
концентрированные этнические поселения. В Великобритании афро-карибские и азиатские
общины сконцентрированы в Лондоне, Бирмингеме, Брэдфорде, Ливерпуле, Бристоле и Лидсе.
Азиатские иммигранты в США селятся преимущественно в больших городах Западного
побережья, латиноамериканцы — в южной Калифорнии и Техасе. Более половины иммигрантских
общин в Нидерландах сконцентрированы в четырех самых крупных городах. Это является, в свою
очередь, результатом государственной политики в области жилищного строительства, географии
рынков труда и активного создания городских соседских поселений самими иммигрантскими
общинами (White, 1984; Glebe and O'Loughin, 1987).
Вопрос о национальной идентичности в обществах, становящихся все более мультикультурными,
все чаще и чаще ставится на повестку дня современными процессами глобализации и
регионализации миграции. Высокоразвитые капиталистические страны, которые стремятся
следовать исключающей модели гражданства и идентичности, могут столкнуться с тем, что целый
ряд меньшинств окажется географически сконцентрированным на их территории, а также, весьма
вероятно, с растущей волной недовольства и конфликтов. Маловероятно, что они обеспечат себе
пространство для маневрирования, поступая таким образом. Они просто обменяют один набор
политических и культурных проблем на другой. Государства, которые пытаются следовать
мультикультурной модели идентичности и гражданства, могут избежать пагубных последствий
исключающего курса. Однако такая стратегия может привести к дальнейшим, скорее внутренним,
чем внешним, напряжениям в автономии этих государств. Ибо высокоразвитые капиталистические
страны, в общем, являются плохими катализаторами культурного изменения, и особенно в либерально-демократических обществах, где они лишены монополии в сфере образования и культурной деятельности.
Если они хотят претворить в жизнь настоящий мультикультурализм, то должны будут получить поддержку от более просвещенного и мультикультурного гражданского общества. Но ресурсы для этого часто оказываются
