Когда они остались в номере одни, Сергей попытался оправдаться.
- Не обижайся, что я нас с тобой в пример привёл. Я же не только про тебя говорил, но и про себя. Типичный случай, очень удобно было объяснить.
- Я не обижаюсь. Просто мне надоело портить тебе жизнь и мне бы хотелось, чтобы ты чувствовал себя комфортно.
- Похвальное желание. Знаешь, я вот только понять не могу, зачем ты до этого портила. Ну, если ты понимаешь, что что-то неправильно делаешь, то зачем?
- Возможно, это такая система защиты.
- Защиты чего, от чего?
- Чего-чего, души. Чтобы туда не насрали.
- Интересно. То есть ты боялась, что я тебе в душу насру. А почему не говорила?
- А что я должна была сказать? Во-первых, ты не спрашивал, во-вторых, это просто глупо. Чего тебя грузить? У нас честная сделка, ты мне Китай, я тебе секс, разве нет?
- Ну вот, опять начинается. Что ты всё время, как ёжик, иголки выпускаешь? Пока защититься не понятно от чего пытаешься, только силы зря теряешь.
Рада сидела на кровати, Сергей ходил по комнате, укладывая вещи в чемодан.
- Серёж, а хочешь, я тебе своё любимое стихотворение прочту. Это Маяковского, про скрипку, знаешь?
- Нет.
- Ну оно очень известное, его, по-моему, все знают.
- Вот опять, как с музыкой тогда. Хватит умничать, читай.
Он сел на кровать рядом с Радой, она посмотрела ему в глаза и тихо начала:
Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
"Хорошо, хорошо, хорошо!"
Голос Рады дрогнул, она вдохнула и продолжала:
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и ушел.
Оркестр чуждо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
"Что это?"
"Как это?"
А когда геликон -
меднорожий,
потный,
крикнул:
"Дура,
плакса,
вытри!" -
В мягком свете ночника её тёмные глаза казались ещё больше, а бледное лицо в обрамлении чёрных волос как будто светилось изнутри каким-то лунным светом.
Рада читала всё быстрее и быстрее:
я встал,
шатаясь, полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
"Боже!",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору -
а доказать ничего не умею!"
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!"
А мне - наплевать!
Я - хороший.
"Знаете что, скрипка?
Давайте -
будем жить вместе!
А?"
Она замолчала и отпустила глаза, чувствуя на себе внимательный и удивлённый взгляд Сергея.
Он заговорил первым, как будто сделав над собой усилие.
- Как же я ошибся! Ты, ты не сенсорик, ты же интуит! Надо же так замаскироваться! Неужели я ошибся?
Рада ничего не поняла.
- В чём ошибся?
- В тебе. Помнишь, мы в Пекине говорили о типах людей? Я тогда думал, что мы с тобой одного типа, только ты экстраверт. Нет, я сейчас понял, что ты интуит, просто ты так маскировалась хорошо.
- Всё, ты меня ещё и из сенсориков разжаловал. Что, совсем всё плохо?
- Как раз наоборот. Мне интуиты очень нравятся, правда, я их плохо понимаю, но с ними всегда интересно.
- Что плохо понимаешь, согласна. Хотя сейчас я тебя совсем не понимаю. Все эти теории твои...
- Не мои, но не важно. Смысл в том, что такие, как ты, иначе видят мир, ну глубже, что ли. Вы видите связи, которые для нас скрыты. Вы видите особенные краски, вы чувствуете по-другому. А ещё вы часто ломаете голову над вещами, о которых мы даже не задумываемся, и вас это кидает в такие бездны, которые нам и не снились.
Вот ты сейчас стихотворение читала. Я вижу, что для тебя оно очень много значит, что ты переживаешь, чувствуешь. Но я сам ничего не понял. Честно. Для меня это какие-то отдельные слова.
- Могу объяснить.
- Попробуй.
- Там же всё просто. Скрипка плачет, а её никто-никто не понимает. А потом нашёлся один человек, который понял. Над ним все смеялись, но ему было всё равно. Теперь ясно?
- Теперь да. Но сам бы я до этого не дошёл. Вернее, даже не попытался бы. Мне, кстати, всегда было интересно, для кого же пишут стихи, вернее, кто их читает. Вот теперь вижу, кто.
- Ой, ну прямо так расхвалил, мы что, самые умные?
- Не самые. Есть ещё другие типы. Но из интуитов часто получаются писатели, художники, композиторы, короче, все, кто с творчеством связан. А ещё какие-нибудь бедные, но очень любящие свою работы преподаватели в вузах.
- Здорово. А из вас кто получается?
- А мы самые обаятельные, умеем деньги зарабатывать, добиваемся, чего хотим. У нас это проще, потому что обычно к более земным вещам привязано, чем у вас. Вы просто сами часто не знаете, что вам для счастья нужно. Но в то же время радуетесь какому-нибудь цветочку в трещине асфальта.
- Да, бывает такое.
- Только ты себя как-то ведёшь странно. Интуиты редко так сильно красятся, вызывающе одеваются. А ты ещё и куришь, как паровоз, и материшься, как сантехник.
- Представь себе, год назад вообще не курила.
- И одевалась наверняка по-другому. Что с тобой случилось? Почему ты вдруг спрятаться решила?
- Знаешь, как раз не вдруг. И не то, чтобы решила. Всё как-то постепенно произошло. Я совсем не такая была, просто надо мной смеялись всю жизнь, ещё со школы. Как раз над тем, что я цветочкам в асфальте радовалась и смеялись. Потом, конечно, полегче стало. Просто мне хотелось быть... ну, как все, что ли. Чтобы меня за свою считали, а то мне, правда, трудно было с людьми разговаривать, часто за сумасшедшую принимали. Но вроде бы научилась, встретила человека, вышла замуж. Он был старше на пятнадцать лет. Мне казалось, что он меня понимает, как никто другой, что для него я единственная и необыкновенная.
- Извини, перебью, а чем он занимался?
- У него свой бизнес был, небольшая сеть по продаже компьютеров.
- Ого, серьёзно.
- Ну так. И вот я думала, что это мне одной так повезло, что я счастливая и у нас будут семья, любовь и всем будет хорошо. Но как-то оказалось, что нам не о чем говорить. Наверное, ему просто моя оболочка нравилась, внешность. Я после свадьбы как-то попыталась ему стихи почитать, вот как тебе сейчас. Он посмеялся. Посмеялся, понимаешь? А что может быть серьёзнее?
Сергей улыбнулся.
- Но это ведь не самое страшное, да?
- Страшного вообще особенно ничего не было. Никакой трагедии или разбитого сердца. Просто мне надоело. На самом деле, я думаю, что не в нём дело. Все люди через какое-то время перестают друг друга понимать. Кто-то мирится с этим, кто-то нет.
- Не скажи. Смотря какие люди, не всегда понимание уходит.
- Да? Ну вот даже ты, такой умный, такой психолог, почему-то сейчас здесь не с женой. Чего тебе не хватает? Ты же говорил, что она у тебя красавица, а на дуре ты бы не женился. Значит жена умница-красавица, а ты тут со мной почему-то. Или просто секс с ней надоел?
- Почему, мне очень нравится заниматься с ней сексом. Я не смогу это объяснить. Но у тебя юношеский максимализм, поверь. Знаешь, наверное, один человек не может дать всё.
- Всё не может. Но зачем спать с другими, если тебе чего-то другого не хватает?
- Заметь, мы с тобой сейчас просто разговариваем и это важнее всякого секса. Всё остальное давай спишем на мужскую сущность.
- Хорошо. Если честно, я сама запуталась. Иногда я не понимаю, почему люди вообще такое значение физической верности придают, а иногда не понимаю, почему сексом занимаются. Такая каша в голове.
- Очень просто. Такие, как ты, спят по любви. Всё остальное - не твоё.
- А ты веришь в любовь?
- Конечно. И ты веришь, просто прячешься.
Они проговорили всю ночь, и когда солнце, вставшее над Гонконгом, заглянуло в их окно, оно застало их лежащими рядом, совершенно обнажёнными. Они обнимались и продолжали о чём-то говорить, жадно глядя друг на друга.
- Какая же ты красивая, - снова повторил Сергей.
- Ты так говоришь, как будто впервые меня видишь.
- Мне действительно кажется, что я впервые тебя вижу. Ещё вчера я думал, что под этой оболочкой асфальт, а там, оказывается, вселенная.
Рада посмотрела на Сергея и тоже как будто заново его увидела. Солнце всходило у него за спиной и как раз сейчас играло в волосах.
- И ты совсем другой. Оказывается, ты рыжий. Я буду называть тебя моим рыжим лисом.
- А я тебя медвежонком.
- Медвежонком? Почему?
- Когда ты не носишь чудовищные каблуки, то ходишь, как медвежонок.
Она сделала обиженное лицо, в шутку ударила его кулаком в плечо, и оба расхохотались.
Насмеявшись, она на мгновение задумалась и тихо сказала:
- Спасибо.
Он понял, улыбнулся и ответил:
- И тебе спасибо. Я счастлив.
- И я.
Несмотря на бессонную ночь, оба чувствовали себя превосходно. Они вместе приняли контрастный душ и спустились на завтрак.
- Ты удивительно мало ешь, - отметил Сергей, глядя на тарелку Рады, где был только лист салата и кусочек красной рыбы.
- Мне сейчас так легко, что не хочется ничем себя загружать, даже едой, - улыбнулась Рада, - а ещё я больше не буду курить.
Сергей подумал, что он никогда раньше не видел такой солнечной улыбки.
Он сидел спиной к стеклянной стене, за которой просыпался Гонконг. По набережной бегали приверженцы здорового образа жизни, вода в заливе блестела тысячами золотых чешуек, и свободные чайки плавно парили над плывущими куда-то джонками и катерами.
Рада что-то шепнула официанту, и через минуту на столе появилась чёрная гелиевая ручка и листок бумаги. Она смотрела на залив, как бы сквозь Сергея и что-то быстро рисовала, а он смотрел на неё, просто смотрел и не хотел ни о чём думать.
Они ещё не говорили о будущем, не строили планов на жизнь в Москве. Они просто были рядом и встретили новый день немного другими.
Через несколько минут она закончила и протянула листочек Сергею.
- Ничего себе! Я не знал, что ты так хорошо рисуешь.
- Иногда находит.
На рисунке был залив, небоскрёбы на другом берегу и чайки. Сергея Рада не рисовала, но ему почему-то казалось, что и он есть на этой картинке.
Эпилог
В конце февраля в Москве уже пахло весной, и пусть тепла ещё не было и с неба сыпал пушистый белый снег, было понятно, что очень скоро зажурчат ручьи, день станет совсем длинным, и всё начнётся сначала.
В тёплом зале кафе было спокойно и уютно, отточенным и элегантным движением официант зажёг маленькую свечку и поставил её рядом со стеклянным кувшинчиком, в котором так же, как год назад, сиял весёлый жёлтый тюльпан.
Сергей смотрел на Раду, пытаясь снова увидеть ту смешную, испуганную девочку, с которой он познакомился здесь. Но той Рады больше не было. Рядом с ним сидела молодая, красивая и уверенная в себе женщина. Она была просто и элегантно одета, наверное, на её лицо был нанесён макияж, но так умело, что Сергей не мог его разглядеть. Только запах остался тем же, за год она не поменяла духи, хотя сейчас Сергею казалось, что это просто до боли знакомый запах её кожи.
- Ты научилась одеваться, - улыбнулся он Раде.
- Я просто успокоилась и, кажется, научилась жить.
- Может, теперь и меня научишь?
- Ты и так всегда умел и мне помог. А знаешь, что я чаще всего вспоминала за этот год?
- Гонконг?
- Почти. Я вспоминала Пик Виктории. Помнишь, в последний день Джон повёз нас туда, и мы долго стояли и смотрели вниз на залив и на город? Он мне тогда рассказывал, что теперь в Гонконге не будут строить небоскрёбы выше, чем уже есть, потому что иначе самолёты не смогут садиться. А мне хотелось перепрыгнуть через парапет и взлететь. Было такое тёплое утро, помнишь? Наверху очень легко дышалось и пахло цветами, а город был в дымке и вода в заливе блестела. Ну же! Помнишь, помнишь? Я ещё подумала, как же здорово, что я не увидела всё это раньше, до разговора с тобой. Мне казалось, что тогда моё сердце остановилось бы, потому что я увидела гармонию и жить больше незачем. Но после той ночи мне захотелось жить, появился какой-то смысл, хоть я и не понимала, какой.
- А сейчас понимаешь?
- Понимаю, но словами сказать не смогу. Я просто счастлива.
- Ты вышла замуж? - Сергей посмотрел на золотое колечко у Рады на правой руке.
- Да, ещё осенью.
- Кто он?
- Его зовут Андрей, он художник.
- А ты теперь чем занимаешься?
- Тем же, только теперь я тоже рисую. А ты?
- Работаю там же. Осенью снова летал в Китай с женой. Правда, мы сначала в Гонконге были, а потом уже в Пекине.
Они вместе вышли из кафе. На прощание Рада поцеловала Сергея в щёку.
- Рада, спасибо за ту открытку.
- Не за что, двадцать второе февраля благодаря тебе стало очень важным числом в моей жизни. Я решила, что каждый год к этому числу буду рисовать что-то особенное. А кому это показывать, как не тебе?
- Тогда до встречи через год?
- До встречи.
Рада смотрела вслед Сергею, на голову и плечи которого падал свежий пушистый снежок, и с трудом узнавала в этом спокойном и милом мужчине того нахала, который позвал её в Китай. Сегодня он был почти также одет, да и вообще, внешне ничуть не изменился, но стал совсем другим. Она радовалась за него и была ему очень благодарна за путешествие в Пекин и в Гонконг, а особенно за возвращение в Москву.
