Совершенно очевидно, что культура представляет собой сложнейшее явление. Задача установления исчерпывающего перечня ее компонентов еще ждет своего решения. Целесообразно ограничиться такими аспектами ее содержания, которые получили если не единодушное признание, то хотя бы признание большинства исследователей культурной антропологии и антропологической лингвистики.
Прежде всего на поверхности любой культуры как семиотической системы находятся формы. Материальные формы искусства и быта, ритуальные формы поведения, институциональные формы общества и т.д. При взаимодействии с любой культуроймы сталкиваемся не только с дискретными формами, но с различными взаимоотношениями между формами. Эти отношения могут быть пространственными, временными, семантическими и символическими, отношениями включения или исключения, инструментальными и другими и по аналогии с языком могут быть названы пропозициями.
В рамках культуры пропозиции, принимаемые как истинные, представляют собой убеждения (beliefs). Истинность убеждений никак не связана с логикой или эмпирическими соображениями. Они истинны просто в силу того, что принимаются таковыми практически всеми носителями определенной культуры. Задача лингвиста не в том, чтобы установить причины конкретных культурных значений, а в том, чтобы определить сами эти значения, тем более что большинство их них абсолютно произвольны. В рамках каждой культуры убеждения группируются в когерентные и внутренне сбалансированные системы. Некоторые из убеждений коренятся в каждодневной практике, являются осознаваемыми и воспринимаются как самоочевидные истины. (Например, в российской культуре большинство ее носителей убеждены в том, что если женщина переносит тяжелые вещи, мужчине следует ей помочь; в американской культуре убеждение большинства состоит в том, что делать этого ни в коем случае не следует. Оба убеждения вполне осознаваемы.) Другие убеждения являются производными от первых, логически с ними совместимыми и могут быть как осознаваемыми, так и бессознательными. (Так, необходимость оказания помощи в описанной выше ситуации в российской культуре проистекает из убеждения в том, что женщины слабее мужчин и помощь есть проявление заботы; в американской культуре предложение помощи расценивается как указание на женскую слабость, а значит, на превосходство мужчин и, в конечном счете, на неравноправие.)
Важной для существования человеческих сообществ является тенденция систематизации убеждений в ходе рационализации опыта. Восприятие отдельных личностей может сильно варьироваться в отношении отдельных пропозиций в системе убеждений, однако общая приверженность системе убеждений как таковой сохраняется. Существенным для координации социального взаимодействия и взаимопонимания является не всеобщая приверженность определенному набору пропозиций, но наличие у всех участников общения представления о таком наборе пропозиций, на основе чего действия или явления обладают предсказуемостью.
Эмоциональные факторы желания и нужды, привносимые в убеждения, приводят нас в область ценностей. «Ценности — это внутренние... стандарты для направления действий... стойкая уверенность в том, что специфическая модель поведения... лично и социально предпочтительнее альтернативных моделей...» (Rey 1986: 21). Они могут быть представлены как сложные, но определенным образом смоделированные принципы, которые придают порядок и направление вечному потоку человеческих действий и мыслей. Люди не оценивают явления только как положительные и отрицательные. Одни и те же объекты и события могут огорчать и радовать одновременно. В восприятии и оценивании люди прибегают ко всевозможным психологическим механизмам, таким как сублимация, проектирование, компрессия и другим, которые в итоге могут привести к образованию убеждений, лишенных логики, и обычаев, которые на поверхности кажутся непосвященному наблюдателю совершенно нелепыми или даже болезненными. Для того чтобы ценности индивидов не входили в противоречия друг с другом, культура обеспечивает социальные правила, представляющие собой системы ценностей. Правила носят конституирующий характер и накладывают ограничения на любую деятельность, в том числе и на импровизационную. Они придают деятельности всеобъемлющую, определенную рамками каждой культуры, структуру. Убеждения и ценности представляют собой точки отсчета и определяют все остальное поведение. Индивид воспринимает ситуацию, включая поведение других, как совокупность или последовательность форм, отражающих пропозиции и интерпретируемых по определенным правилам. Убеждения, касающиеся взаимоотношений форм, и ценности, которые ассоциируются с этими убеждениями, и позволяют ему соотносить их со своим внутренним состоянием и конструировать свое поведение. Поведение не является хаотическим, и индивиды не строят его каждый раз заново, они «пользуются» тем, что В. Гудинаф называет рецептами — моделями. Последний приводит различные словарные определения модели, среди них можно выделить такие, как «сочетание качеств, действий, тенденций и т.д., составляющее консистентное и специфическое образование», «оригинал или образец, заслуживающий подражания» (Goodenough 1981: 33). Использование понятия модели представляется продуктивным в силу его всеобъемлющей природы. Модель носит и предписывающий и описывающий характер, она и идеальна и реальна, она и целая организация, и отдельное событие, она и теоретический конструкт, и практическое воплощение, и термин, который интуитивно понятен всем. Модели обусловливают связь, когерентность, которая, в свою очередь, обусловливает целостность культуры.
Рецепты, или модели, относятся к знанию (осознанному или бессознательному) того, как надо действовать, вести себя, чтобы поведение носило приемлемый характер. Само актуальное поведение относится к разряду обычаев и типичных действий. В рамках одной и той же модели в зависимости от качеств личности и обстоятельств возможны варианты обычаев и действий. Необходимо отметить, что носители различных культур могут обладать одинаковыми или похожими ценностями, но воплощать их в совершенно различных обычаях и наоборот. Обычаи, как большинство проявлений культуры, часто утрачивают ощутимую связь с лежащей в их основе моделью и породившей ее системой ценностей и рассматриваются просто как «естественные». Однако функция обычая всегда включает его значение и ценность, которые являются релевантными для понимания того, почему определенная модель продолжает реализовываться в обычаях и составлять институт жизни.
Перечисленные составляющие характерны для любой культуры и образуют то, что можно назвать культурой вообще (culture general). Наполнение же и пропорции этих универсальных составляющих в каждой конкретной культуре будут уникальными и составят специфику конкретной культуры (specific culture).
Глобальный вопрос о соотношениях универсалий и вариаций в области культуры приобретает форму соотношения некоторых универсальных составляющих, которые в каждой культуре наполняются специфическим образом. Иными словами, универсалии ни в коем случае не гарантируют единообразие, точно так же как вариативность не предполагает отсутствия универсалий. Не существует таких приобретенных человеческих навыков, которые одновременно не поддерживались бы когнитивными предрасположениями и не трансформировались бы специфической культурной традицией (Tomalin, Stempleski 1993: 58).
Определив составляющие культуры, необходимо наполнить «означаемое» — содержательную сторону культуры, ее систему ценностей — конкретными смыслами. Параметры, по которым будут определяться ценностные ориентации конкретной культуры, включают в себяотношение к:
- природе,
- времени,
- пространству,
- деятельности,
- характеру общения,
- характеру аргументации в ходе общения,
- личной свободе и автономности личности,
- соперничеству,
- власти,
- природе человека.
По отношению к каждому из перечисленных параметров культуры находятся в некотором континууме от одного из полярных значений до другого (Елизарова 2000: 25).
Приведем краткое описание каждого из параметров.
Отношение к природе. Природа воспринимается либо как контролируемая человеком, либо как находящаяся в гармонии с ним, либо как ограничивающая его. Такое отношение к природе соотносится с более абстрактными понятиями, также расположенными на шкале зависимостей от свободного волеизъявления до фатализма. Примерами поведенческих реакций, включая вербальное поведение, демонстрирующими принадлежность к полярным точкам, могут служить следующие. В культурах, приписывающих ценность контролю над природой и обстоятельствами, ожидается, что человеку все подвластно и все может быть исполнено в совершенстве, если приложить к этому достаточно усилий. Следовательно, если ситуации (природные, социальные или личные) выходят из-под контроля, часто выражается раздражение или разочарование, доминируют выражения, типа «If I had only…» (Ах, если бы я только сделал это...), « Why didn’t you...» (Ну почему же ты не сделал этого...), «Next time I’ll...» (В следующий раз я обязательно...).
В фаталистических культурах, к которым принадлежит российская культура, принимается неизбежность происходящего в природе вообще и с человеком в частности, редко даются обещания, а если даются, то с оговорками типа «если ничего не случится...». Если что-то идет не по плану, то положение дел принимается как неизбежное, не подлежащее контролю: «Ну, что здесь можно поделать?» Планы как таковые имеют не слишком большое значение.
Отношение ко времени. В континууме отношения ко времени на одном полюсе располагаются культуры, для которых время монохронно (немцы, американцы, британцы, канадцы), то есть требует концентрации на одном действии или событии в одну единицу времени. В таких культурах время фиксировано, люди пунктуальны, ценится соответствие планам и эффективность результатов. События происходят быстро, ибо время конечно, необратимо и поэтому очень ценно.
На другом полюсе находятся культуры с полихронным (страны Латинской Америки, Италия, Испания) понятием времени, когда можно фокусироваться на нескольких действиях одновременно, не всегда следовать запланированным срокам, изменять планы, делать вещи по мере возможности, часто медленно, поскольку время воспринимается как неисчерпаемый ресурс, оно никогда не кончается, оно «всегда под рукой».
Примерами поведенческих реакций в культурах первого плана могут служить извинения, которые приносятся при малейших опозданиях, в тех случаях, когда встречи срываются и графики изменяются. Во время разговоров люди ожидают полного внимания собеседников. Перебивать говорящего не принято. Одновременно фокус на соблюдении временных параметров может приводить к четким и даже резким высказываниям, к проявлениям нетерпеливости, к стремлению все делать быстро: ходить, говорить, есть и т.д. Отсюда такие выражения, как «Get to the point. Do not lose your time. Time is money» (Переходите к делу. Не тратьте попусту время. Время— деньги) и многие другие. На другом полюсе — привычки опаздывать и изменять сроки выполнения заданий без извинений и указания причин, частые переключения с одного собеседника на другого, вступление в разговор в середине фразы с целью помочь сформулировать мысль говорящего или продемонстрировать свое одобрение, попытка решения нескольких проблем одновременно, воздержание от обязательств в терминах четко определенных сроков. На вербальном уровне это подтверждается частотностью таких выражений, как «Подожди минуточку», «Сейчас буду», «Давай как-нибудь обсудим это», в которых слова «минуточка» и «сейчас» совершенно десемантизированы и являются принадлежностью клише, указывающего только на то, что разговор или дело откладывается на неопределенное время.
Отношение к пространству делит культуры на те, которые предпочитают так называемое общественное пространство (Индия, страны Латинской Америки), и те, которые отдают предпочтение пространству личному (страны Европы, США). Для первых характерно небольшое расстояние между говорящими, частые прикосновения друг к другу, совместное проживание в одной комнате, отсутствие личных рабочих кабинетов и замена их несколькими столами в одной большой комнате. Для носителей таких культур посмотреть на личные вещи или даже прочитать то, что открыто лежит на столе, вполне возможно, равно как и заглянуть к друзьям без предупреждения. Данный параметр межкультурных различий имеет довольно важное значение и затрагивается в работах многих исследователей, в частности Д. Кристал (D. Crystal 1996: 92).
В культурах, акцентирующих личное пространство, прикосновения характерны преимущественно для близких людей или носят сугубо ритуальный характер, дистанция при личных разговорах не менее, чем расстояние вытянутой руки (часто гораздо больше), в домах, как правило, все члены семьи имеют отдельные комнаты, на работе все сотрудники — отдельные офисы, прочтение чего-либо, принадлежащего другому лицу, расценивается как очень грубый поступок, визиты заранее согласовываются, поскольку появление без предупреждения расценивается как вторжение в личное пространство.
В свете исключительной популярности культурологических спецкурсов и семинаров, особенно в вузах, заслуживает внимания указание на то, что пространство столь же «культурно окрашено», как и время, и отличается при переходе от одной культуры к другой. Описывать его как универсальное явление и характеризовать пространственные зоны человека без учета его культурной принадлежности, по меньшей мере, означает вводить слушателей в заблуждение.
Отношение к деятельности
Этот параметр градуирует культуры от таких, в которых важно кем-то быть, что-то из себя представлять, до таких, в которых важно что-то делать, производить, вне зависимости от того, кто ты есть. В серединной части континуума находятся культуры, в которых важно кем-то становиться.
Первые, к которым могут относиться многие мусульманские культуры, ориентированы на традиции, историю, родственные связи, наличие прецедентов, на процесс, в целом ориентированы на прошлое. В таких культурах при принятии решений (скажем, относительно оценки, которой заслуживает студент) часты ссылки на то, кто (чей сын или дочь) выполнял работу. Вторые, представителями которых являются, например, культурные сообщества Западной Европы, ценят решительность, эффективность и продуктивность, сконцентрированы на решении проблем, на результате, оптимистичны, рискованны, ориентированы на будущее. В таких культурах при оценке результатов работы родственные связи неимеют значенияи указание на них совершенно неприемлемо.
