ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

об этом в общих чертах). Эффект расширения психиатрии оказывается принципом ее генерализации: дело в том, что, как только детство или инфантильность становятся филь­тром анализа поведения, для психиатризации поведения, как вы понимаете, уже не требуется, как это было во вре­мена медицины душевных болезней, вписывать поведение в рамки болезни, переносить его в связную и общепризнан­ную симптоматологию. Уже не требуется отыскивать эту ниточку бреда, которую психиатры, даже в эпоху Эскироля, изо всех сил пытались найти за поступком, казавшимся им странным. Чтобы некий поступок попал в зону ведения пси­хиатрии, чтобы он поддавался психиатризации, достаточно какой-нибудь инфантильной приметы в нем. Это дает осно­вание для психиатрического надзора за всеми поступками ребенка, поскольку они могут зафиксировать, блокировать, задержать на определенном уровне поведение взрослого и повториться в нем. И наоборот, подлежащими психиатри­зации оказываются все поступки взрослого, поскольку они могут быть так или иначе, в виде сходства, аналогии или причинного отношения, приведены к поступкам ребенка, соотнесены с ними. Таким образом, в поле зрения попада­ют все поступки ребенка, ибо они могут повлечь за собой фиксацию взрослого, и наоборот, в поле зрения попадают все поступки взрослого, поскольку надо выяснить, что в них несет на себе приметы инфантильности. Таков первый эф­фект генерализации, вызываемый в самой сердцевине пси­хиатрии проблематизацией детства. Во-вторых, вследствие проблематизации детства и инфантильности открывается возможность связать воедино три элемента, доселе бывшие обособленными. Вот эти три элемента: удовольствие и его экономика; инстинкт и его механика; слабоумие, или за­держка, с их инерцией и нехватками.

В самом деле для психиатрии, скажем так, «эскиролев-ской» эпохи (с начала XIX века до 1840 г.) характерным было, как я уже указывал, отсутствие связи между удовольс­твием и инстинктом. Нельзя сказать, что удовольствие вооб­ще не могло фигурировать в психиатрии школы Эскироля,