Столб дыма вздымался в воздух, время от времени разрываемый вспышками более горючих материалов. Саймон поднялся в стременах, оглядываясь на разбитое карстенское войско — еще одна победа его небольшого, хорошо обученного и снаряженного отряда. Долго ли им будет везти, никто не мог сказать. Но пока везло, и они нападали, давая возможность спастись темноволосым, со строгими чертами лица людям, которые приходили семьями, отрядами и израненными и истощенными одиночками. Вортгин проделал свою работу хорошо. Древняя раса, вернее, то, что от нее осталось, через открытые фальконерами границы уходила в Эсткарп.
Люди, не обремененные семьями, горящие желанием снова встретиться с силами Карстена, оставались в горах и пополняли отряды Кориса и Саймона. А потом одного Саймона, потому что капитана гвардии отозвали на север, в Эсткарп.
Это была партизанская война, которую так хорошо изучил Саймон в другое время и в другом мире, вдвойне эффективная, потому что его люди знали местность, а солдаты Карстена не знали. Трегарт обнаружил, что эти молчаливые люди, которые ехали теперь за ним, составляли странное единство не только с землей, но и со зверями и птицами. Возможно, звери и не служили им, как тренированные соколы фальконерам, но Саймон видел странные события: стадо оленей затаптывало следы лошадей, вороны выдавали карстенскую засаду.
Теперь перед каждым действием Саймон выслушивал своих сержантов и принимал во внимание их советы.
Древняя раса не была рождена для войны, хотя прекрасно владела оружием. Но для ее представителей это была тяжелая обязанность, которую нужно выполнить побыстрее и забыть. Они убивали с отвращением и не были способны на жестокость. А ведь с захваченными в плен беглецами карстенцы расправлялись очень жестоко.
Однажды, когда Саймон, бледный, силой воли подавляя тошноту, отвел взгляд от такого зрелища, его поразило замечание помощника, молодого человека с печальным лицом:
— Они делают это не по своей воле.
— Я видел такое и раньше, — ответил Саймон, — и все это делалось человеческими существами над людьми.
Собеседник, который оставил все и, спасая жизнь, бежал всего лишь тридцать дней назад, покачал головой.
— Ивьян — солдат, наемник. Война — его профессия. Но убивать таким образом, вызывать к себе жгучую ненависть! И Ивьян — повелитель своей земли; он слишком умен, чтобы уничтожать собственное добро. Он не мог дать приказ совершать такие злодеяния.
— Но мы не впервые видим это. Все это не может быть результатом приказа одного-двух садистов.
— Верно. Поэтому я и думаю, что мы сражаемся с одержимыми.
Одержимые! Саймон подумал о старом значении этого слова в его собственном мире — одержимые злым духом. Что ж, можно понять этого человека после того, что они видели. Одержимые злым духом — в памяти снова всплыло воспоминание о дороге на Салкаркип. Одержимые злым духом — и лишенные собственной души! Снова Колдер?
Отныне, хотя это ему и претило, Саймон вел записи о таких событиях. Впрочем, ему ни разу не удалось застать преступников за работой. Ему хотелось посоветоваться с волшебницей, но она ушла с Брайантом в первой волне беглецов.
Он потребовал от сети партизанских отрядов регулярной информации. И по вечерам, в очередной штаб-квартире, сравнивал, сводил вместе отдельные факты. Очень мало конкретного, но постепенно Саймон все более убеждался, что командиры карстенских отрядов действуют не в своей обычной манере, что в армию герцога проникло чье-то чужое влияние.
Чужаки! Несоответствие технических знаний устройству общества продолжало занимать Саймона. Беглецы, которых он расспрашивал, сказали, что энергетические машины, которые они всегда знали, пришли «из-за моря» несколько веков назад; машины салкарских моряков, заимствованные у них древней расой для освещения и отопления, — «из-за моря», фальконеры сами приплыли «из-за моря» и привезли с собой удивительные коммуникационные приспособления для своих соколов. А колдеры ведь тоже «за морем». Неясный термин. Похоже, источник всего находится там.
Свои сведения он передавал волшебницам в Эсткарп, запрашивая у них, в свою очередь, новостей. Единственное, в чем он был уверен: пока его пополнения приходят из древней расы, ему нечего бояться проникновения чужаков. Помимо способности общаться с землей и ее дикими обитателями, у этих людей была способность узнавать чужаков.
Еще трех поддельных соколов обнаружили в горах. Все были уничтожены при захвате, и Саймон мог рассматривать лишь разбитые обломки. Оставалось загадкой, откуда они прилетели и с какой целью.
Ингвальд, помощник Саймона, еще раз оглянулся на сцену уничтожения, которую они покидали.
— Главный отряд с добычей уже далеко в холмах, капитан. На этот раз мы захватили добычу с определенной целью, а из-за этого огня они даже не будут знать, сколько попало в наши руки! Там четыре ящика стрел и пища.
— Слишком много для легкого отряда. — Саймон нахмурился, мысли его вернулись к повседневным делам. — Похоже, Ивьян собирается устроить главную стоянку где-то поблизости и здесь базировать свои отряды. Возможно, он собирается двинуть к границам большие силы.
— Я не понимаю этого, — медленно сказал Ингвальд. — Почему все это вдруг выскочило из ничего? Мы не были кровными братьями берегового народа. Они оттеснили нас вглубь, когда приплыли из-за моря. Но десять поколений мы жили с ними в мире, каждый шел своим путем и не мешал другому. Мы не склонны к войне, и нет никаких причин для внезапного нападения на нас. Но когда это началось, то шло так, будто давно готовилось.
— Но, возможно, не Ивьяном. — Саймон заставил свою лошадь идти рядом с лошадью Ингвальда. — Мне нужен пленник, Ингвальд, один из тех, кто забавлялся там, у фермы.
В темных глазах Ингвальда вспыхнула искра.
— Если такого возьмут, капитан, его приведут к вам.
— Живого и способного говорить! — предупредил Саймон.
— Живого и способного говорить, — согласился Ингвальд. — Мы тоже считаем, что у одного из них можно кое-что узнать. Но мы никогда их не находим, только их работу. И, думаю, они оставляют ее сознательно — как предупреждение и угрозу.
— Загадочно. — Саймон размышлял вслух, снова обдумывая занимавшую его проблему. — По-видимому, кто-то считает, что нас можно запугать жестокостью. Этот кто-то не понимает, что такими методами вызывает как раз противоположную реакцию. Или, — добавил он после недолгого молчания, — это делается нарочно, чтобы разъярить нас и направить нашу ярость против Ивьяна и Карстена, поджечь границу, втянуть Эсткарп в войну, а потом ударить в другом месте.
— Возможно, и то и другое, — предположил Ингвальд. — Я знаю, капитан, что вы ищете чье-то присутствие в войсках Карстена, слышал о том, что найдено в Салкаркипе, о продаже людей в Горм. Нам не грозит такая опасность: мы знаем, когда приходит ненастоящий человек, как всегда знали, что вы из другого мира.
Саймон удивленно обернулся и увидел, что собеседник спокойно улыбается.
— Да, пришелец из чужого мира, ваш рассказ стал известен, но уже после того, как мы поняли, что вы не наш. В то же время вы каким-то странным образом сродни нам. Нет, Колдер не может так легко говорить в наших советах. Не может враг жить и среди фальконеров: соколы почуют его присутствие.
— Как это?
— Птица или зверь скорее ощущают присутствие чужого, чем даже те, кто обладает Силой. И те, кто подобен людям из Горма, обратят против себя и птиц, и зверей. Так соколы Орлиного Гнезда служат своим хозяевам вдвойне и обеспечивают безопасность гор.
Но еще до конца дня Саймону довелось узнать, что хваленая безопасность границ не более прочна, чем хрупкое птичье тело. Они осматривали добычу, и Саймон велел отложить в сторону то, то предназначено для Орлиного Гнезда, когда услышал окрик часового и ответ фальконера. Радуясь возможности отправить сокольничим их долю и тем освободить своих людей, Саймон поехал вперед.
Всадник не последовал обычаю. Его птичий шлем был закрыт, как будто он находился среди врагов. И не только это заставило Саймона остановиться. Люди его отряда встревожились, собираясь в круг. Саймон тоже чувствовал зарождающееся подозрение.
Трегарт подъехал к молчаливому всаднику и, не вступая в объяснения, схватил его за оружейный пояс. Он испытал легкое удивление: сокол, сидевший на луке седла, не поднялся при нападении на его хозяина. Саймон захватил фальконера врасплох, и тот не успел даже извлечь оружие. Но он быстро пришел в себя, всем весом навалился на Саймона, увлекая его за собой на землю, где одетые в кольчужные рукавицы руки потянулись к горлу Трегарта.
Это было подобно борьбе со стальной машиной, и через несколько секунд Саймон знал, что пытается совершить невозможное: справиться голыми руками с тем, что находилось под личиной фальконера, нельзя. Но он был не один: другие руки схватили его противника, прижали к земле, хотя незнакомец яростно отбивался.
Саймон, растирая горло, встал на колени.
— Снимите с него шлем! — Ингвальд занялся ремнями шлема, с трудом распутав их.
Они собрались вокруг прижатого к земле незнакомца, который не переставал отбиваться. У фальконеров были некоторые врожденные черты внешности: рыжеватые волосы и желто-карие глаза, как и у их пернатых слуг. Внешне пленник был настоящим фальконером. Но и Саймон, и все остальные собравшиеся знали, что он не подлинный житель горной страны.
— Крепко свяжите его! — приказал Саймон. — Я думаю, Ингвальд, мы нашли то, что искали. — Он подошел к лошади, которая принесла псевдосокольничего в их лагерь. Шкура животного блестела потом, клочья пены свисали с углов рта: лошадь, должно быть, выдержала изнурительную поездку. Глаза у нее были дикие. Но когда Саймон потянулся к узде, она не сделала попытки бежать, стоя с опущенной головой; крупная дрожь пробежала по всему ее телу.
Сокол оставался спокойным, не взмахивал крыльями, не нацеливался в Саймона клювом. Саймон снял птицу с насеста и в ту же минуту понял, что держит не живое существо.
Держа птицу в руке, он обернулся к своему лейтенанту.
— Ингвальд, отправьте Латора и Карна. — Он назвал двух лучших разведчиков своего отряда. — Пусть едут в Орлиное Гнездо. Мы должны знать, как далеко проникла зараза. Если они увидят, что там все нормально, пусть предупредят. А в доказательство пусть возьмут это. — Он наклонился и подобрал птичий шлем. — Я думаю, это подлинная работа фальконеров. — Он подошел к связанному человеку, на этот раз лежавшему неподвижно, но глядевшему на него с бешеной ненавистью. — Но я не могу поверить, что это один из них.
— А мы не возьмем его с собой? — спросил его Карн. — Или птицу?
— Нет, их нужно пока держать в безопасности.
— Пещера у водопада, капитан. — Это заговорил Уолдик, юноша из дома Ингвальда, ушедший в горы вместе с хозяином. — Один часовой у входа сможет стеречь его, и никто, кроме нас, не будет знать.
— Хорошо. Присмотрите за этим, Ингвальд.
— А вы, капитан?
— Я хочу взглянуть на его след. Возможно, он прибыл из Орлиного Гнезда. Если это так, то чем быстрее мы узнаем, тем лучше.
— Я так не думаю, капитан. Если даже он из Гнезда, то приехал окольным путем. Мы находимся к западу от крепости. А он появился со стороны моря. Санту, — обратился он к одному из тех, кто связывал пленника, — займи пост на этой тропе и пришли к нам Калуфа, который первым окликнул его.
Саймон одел седло на свою лошадь и добавил лишнюю сумку с продуктами. Сверху он положил поддельного сокола. Пока он не мог сказать, было ли это еще одно летающее устройство. Он закончил как раз тогда, когда подбежал Калуф.
— Вы уверены, что он подъехал с запада? — спросил Саймон.
— Поклянусь в этом на Камне Энгиса, если хотите, капитан. Сокольничие не держатся у моря, хотя временами и служат морякам. Я не знал, что они патрулируют морской берег. Но он появился как раз между двумя скалами, откуда дорога ведет к той бухточке, которую мы обнаружили пять дней назад. И двигался он так, будто хорошо знал эту дорогу.
Саймон встревожился. Бухточка — их недавнее открытие — давала надежду на установление лучших связей с севером. Здесь не было рифов и мелей, которые сопровождали всю береговую линию, и Саймон собирался использовать здесь небольшие суда, переправляя на север беглецов и привозя взамен продовольствие и оружие для охраны границ. Если бухточка в руках врага, он должен знать об этом, и немедленно.
Пока он ехал в сопровождении Калуфа и еще нескольких солдат, мозг Саймона работал в двух направлениях. Он отмечал детали местности, которые позже можно будет использовать в наступательных и оборонительных действиях, но кроме постоянных мыслей о безопасности, пище, убежище, он продолжал думать о другом.
Некогда в тюрьме у него была возможность исследовать самого себя. И он углубился в такие отдаленные области души, которые никогда не открывались свету.
Страх он понимал. Но это было преходящее чувство, которое обычно побуждало его к действию. Некогда он поверил, что за вратами Петрониуса станет свободным человеком. Пока это не так. Ингвальд говорил об одержимых злым духом, но что, если человек не владеет собой?
Саймон как бы раздвоился. Он постоянно следил за собой, как за другим человеком. Чужак — люди чувствовали это в нем. Может, это еще одна странность этого мира, такая же, как машины, не соответствующие образу жизни, как загадка Колдера? Саймон чувствовал, что находится на грани какого-то открытия.
Но вот эти мысли были оставлены, когда Саймон увидел ветвь дерева, изогнутого горной бурей, лишенную листьев. Она черной линией выделялась на фоне неба, а то, что свисало с нее в петлях, было еще черней.
Саймон смотрел на три маленьких тела, раскачивающихся на ветру, на разинутые клювы, блестящие бусинки глаз, на изогнутые когти, на которых по прежнему виднелись алые ленты и серебряные кольца.
Три настоящих сокола со свернутыми шеями.
— Почему? — спросил Калуф.
— Должно быть, предупреждение. — Саймон спешился и передал повод Калуфу. — Подождите здесь. Если я не вернусь вскоре, возвращайтесь к Ингвальду и доложите о происшествии. Не ходите за мной, мы не можем зря терять людей.
Солдаты возражали, но Саймон решительно остановил их. Осмотрев кусты, он увидел следы множества людей, сломанные ветви, вырванную, вытоптанную траву, обрывок какой-то ткани. Он двигался ближе к берегу; стал слышен звук прибоя, доносившийся из бухточки.
Саймон дважды бывал на этой тропе и сейчас пытался мысленно представить себе картину местности. К несчастью, долина, выходившая к бухточке, была лишена всякой растительности. Утесы по обе стороны лысые. Придется все же испробовать один из этих утесов, хотя это трудно. Саймон упрямо двинулся вперед.
Как когда-то из склепа Вольта, пробирался он сейчас ползком, цепляясь за любую опору. Вот он подполз на животе к краю обрыва и заглянул в бухточку.
Он ожидал увидеть многое: голую полоску песка без следа чьего-либо присутствия, отряд Карстена, стоящий на якоре корабль. Но увидел совсем другое. Вначале он решил, что это одна из иллюзий Эсткарпа — то, что он видит, произведено его собственным мозгом, рождено каким-то воспоминанием. Но более пристальный взгляд на изогнутый металлический корпус показал, что хоть он и напоминает что-то знакомое, но все же отличается от всего, что он видел раньше, как поддельный сокол отличается от настоящего.
Очевидно, он смотрел на морской корабль, хотя никаких надстроек или мачт не было видно. Непонятно, что движет этим кораблем. Нос и корма резко заострены, весь корабль по форме напоминал торпеду. На плоской поверхности корпуса виднелось отверстие, рядом с ним стояли три человека. На головах у них были птичьи шлемы, но Саймон был уверен, что это не настоящие фальконеры.
Опять вечная загадка этой цивилизации: ведь корабли салкаров парусные, что характерно для немеханической культуры. Этот корабль как будто явился из будущего его собственного мира! Как могут существовать бок о бок два таких различных уровня цивилизации? И здесь Колдер? Чуждое, чуждое… Саймон чувствовал, что еще немного — и он поймет, догадается…
Он на мгновение утратил бдительность. Только прочный шлем, добытый в Карстене, спас его жизнь. Удар оглушил Саймона. Он вдохнул запах влажных перьев, чего-то еще, полуослепший, пытался встать, но получил еще один удар. На этот раз он увидел вражеское крыло. Сокол, но подлинный или мнимый? Этот вопрос он унес в сомкнувшуюся вокруг тьму.
